Гаас врач. Биография
2016-01-14 11:56:00
«Спешите делать добро!» Тюремный доктор Фёдор Гааз
Сегодня в рубрике «Подвижники Католической Церкви» предлагаем вашему вниманию очерк о Федоре Петровиче Гаазе – «тюремном докторе», как называли его москвичи. Всю свою жизнь он отдал самым отверженным, последним, тем, кого считали отбросами общества. Личность доктора Гааза стала символичной для христиан всех конфессий. Когда он был смертельно болен, в 1853 году, православный священник по благословению митрополита Московского Филарета отслужил Литургию, молясь об исцелении доктора Гааза – подвижника, русского врача немецкого происхождения, католика.
Как раз 9 января этого года в Москве процесс беатификации доктора Гааза вошел в свою активную стадию. В кафедральном соборе Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии состоялась торжественная Месса и торжественная сессия процесса о жизни, героических добродетелях и святости этого выдающегося христианина и общественного деятеля, для которого Россия стала второй родиной.
Фридрих Иосиф Гааз (или Хаас) родился в 1780 году в городке Мюнстерэйфель, близ немецкого Кельна. Его отец был аптекарем, а дед – врачом. Фридрих вырос в многодетной семье, в которой было восемь детей, но несмотря на весьма скромные средства отцу удалось дать всем детям отличное образование. Двое старших сыновей стали священниками, младшие – юристами. Фридрих был отдан в католическую школу, по окончании которой поступил на курс философии и математики в Йенский универистет, а затем занялся изучением медицины и специализировался на офтальмологии в Вене, под руководством известного профессора Шмидта. Однажды Фридриха Гааза вызвали к русскому князю Репнину, страдавшему глазным заболеванием. Лечение прошло успешно, и благодарный пациент пригласил Гааза в Россию. Молодой врач согласился и в 1802 году поселился в Москве, где сразу же приобрел обширную практику. Перед ним открылись двери больниц и богоугодных заведений. Однажды он посетил одно из них – Преображенский богадельный дом, где многие страдали глазными болезнями. Доктор совершенно бескорыстно провел лечение, с превосходными результатами, и был приглашен на постоянную должность главного доктора в Павловскую больницу. В приказе о назначении Гааза, полученном больницей, говорилось, что ее императорское величество Мария Федоровна находит достойным для доктора Гааза быть определенным на этот пост «по отличному одобрению знания и искусства в лечении разных болезней и операциях».
Доктор Гааз стал главным врачом Павловской больницы, но не оставил своих прежних пациентов. Он продолжал посещать богоугодные заведения Москвы и лечить глазные болезни. А в 1809 и 1810 годах совершил две поездки на Кавказ, интересуясь лечебными свойствами минеральных вод. Он констатировал, что минеральные источники находились в запущенном состоянии, но на просьбу предпринять какие-то меры по их охране получил отрицательный ответ: мол, польза от них не оправдывает издержек и вспомоществования государства.
Тогда Гааз с выдающимися результатами провел исследования минеральных вод. Он составил их первое систематическое описание, а также открыл серно-щелочной источник в Ессентуках и еще несколько целебных источников.
В 1812 Доктор Гааз оставил службу в больнице и был зачислен в армию, с которой побывал в Париже, а затем вернулся в Мюнстерэйфель, где, увы, застал отца на смертном одре. После кончины отца Гааз еще немного оставался на родине, но его неудержимо тянуло в Россию. Он возвратился в Москву, в совершенстве выучил русский язык и занялся частной практикой, сделавшись одним из самых престижных врачей города. Он был обеспечен и даже богат, но всегда готов оказывать помощь бескорыстно. Вскоре его снова пригласили на службу – на этот раз в аптеку, снабжавшую армию. В 1825 году он был принят на должность штадт-физика и тут же принялся за проведение медицинских реформ в столице, где в этой сфере царила своего рода бюрократическая апатия.
Предприимчивость, бескорыстие и энтузиазм Гааза тревожили спокойствие московских чиновников, и на него стали писать доносы, обвиняя в скверном характере и ставя акцент на его иностранном происхождении. Но доктор Гааз не унывал и продолжал представлять попечительским советам различные проекты. Он считал, например, что скоропостижная смерть часто наступает из-за несвоевременно оказанной помощи, и предлагал учредить особого врача для скорой помощи. Кроме того, он просил увеличить места в больницах для крепостных. Гааза тревожило и отношение к душевнобольным: он предлагал ввести ряд мер, которые бы помогали защитить их человеческое достоинство. Однако все его предложения сталкивались со стеной бюрократии и полного равнодушия.
В конце концов Гааза обвинили в незаконной растрате казенных денег, и он оставил службу, вновь занявшись частной врачебной практикой и неизменно добиваясь блестящих результатов в лечении глазных болезней. В 1830 году к нему обратился князь Голицын, который искал людей для первого московского попечительского совета о тюрьмах. Гааз с энтузиазмом откликнулся на письмо князя и всей душой отдался новому делу. Он был назначен главным врачом московских тюрем.
Находясь в тесном контакте с заключенными, Гааз в огрубевших чертах арестанта видел прежде всего образ человека, который невозможно стереть никаким преступлением, физический и нравственный организм, который испытывает страдание. На облегчение этого страдания он и направил всю свою деятельность. Муки арестантов, особенно пересыльной тюрьмы, предстали перед ним во всей яркости: он увидел, что тяготы их пути превышают даже установленную законом кару за преступление, и они даже обратно пропорциональны вине, за которую были осуждены. В то время как шедшие на каторгу уголовники шагали в ножных кандалах, виновные в более легких преступлениях, осужденные на поселение, были прикованы к пруту, то есть были стеснены во всех своих движениях и естественных нуждах, испытывали неописуемые муки и не имели возможности даже спать в дороге. А ведь среди них были и сосланные за просроченный паспорт, пленные горцы, женщины и подростки.
Гааз начал борьбу за облегчение участи пересыльных, при поддержке князя Голицына. Конечно, это задело самолюбие не одного высокопоставленного чиновника. Благодаря изобретательности Гааза «прут» был наконец искоренен из тюремной практики в Москве. И это только одно из многочисленных деяний доктора Гааза, которыми ему удалось хотя бы в какой-то мере сделать условия в тюрьме более достойными человека, образа и подобия Божия.
Попечительский совет занимался, среди прочего, и ходатайствами о помиловании. В документах сохранилось 142 ходатайства доктора Гааза о пересмотре дела или помиловании. Председателем комитета был митрополит Филарет, перед которым трепетала вся Москва. Однажды он вызвал Гааза и заметил ему: «Вы говорите о невинно осужденных – таких нет. Если вынесен законный приговор и человек подвергнут надлежащей каре, значит, он виновен», - на что доктор ответил: «Да вы, владыка, о Христе забыли!». Наступило молчание, все ждали вспышки митрополита. Но он ответил так: «Нет, Федор Петрович, не я забыл о Христе. Это Христос забыл меня». Слова владыки Филарета не так просто истолковать… Возможно, он хотел сказать, что Христос в нужный момент не вразумил, не просветил его. К счастью, данный эпизод никак не повлиял на дальнейшие хорошие отношения этих двух замечательных людей. Забота о больных и несчастных всегда была одной из главных заповедей для Церкви.
Особенное сочувствие у Федора Петровича Гааза – так называли Фридриха Гааза земляки его нового отечества – вызывали ссыльные раскольники. Его сердце, движимое всегда милосердием и любовью, не могло постичь, почему их приравнивали к уголовным преступникам. «Трогательно для меня несчастие сих людей, - писал он в 1848 году, - а истинное мое убеждение, что люди сии находятся просто в глубочайшем неведении о том, о чем спорят, почему не следует упорство их почитать упрямством, а прямо заблуждением о том, чем угодить Богу. А если это так, то все без сомнения разделять будут чувство величайшего об них сожаления; чрез помилование же и милосердие к ним, полагаю, возможнее ожидать, что сердца их и умы больше смягчатся».
Доктор Гааз был бесстрашным человеком – и в жизни, и во врачебной практике. В 1848 году в Москве свирепствовала холера. Она наводила панику не только на население, но и на самих медиков. Распространился слух, что заразиться можно простым прикосновением. Гааз старался рассеять этот страх. Однажды, проходя в больнице мимо больного холерой, он демонстративно наклонился к нему и поцеловал со словами: «А вот и первый холерный больной у нас». Чтобы доказать коллегам, что слухи преувеличены, он специально у них на глазах садился в ванну после холерного.
Федор Петрович завел особые порядки в полицейской больнице. От своих подчиненных он требовал прежде всего искренности. Он даже завел специальную кружку, в которую каждый уличенный во лжи должен был положить свое дневное жалованье, которое отчислялось в пользу бедных. Он стремился отучить больничных работников от пристрастия к алкоголю, пытаясь и здесь ввести систему штрафов. Конечно, это часто вызывало неудовольствие служащих. Ведь требования Гааза были предельно высоки: он ждал от сотрудников христианского благонравия, кротости и миролюбия.
Было бы излишним говорить о том, как больные относились к своему «доброму доктору». Сохранились документы, свидетельствующие об их любви к нему. В одном из свидетельств современников утверждается, что «врачуя тело, Гааз умел уврачевать и упавший или озлобленный дух, возродив веру и возможность добра на земле».
«Утрированный филантроп»: этим ярлыком наградили Гааза некоторые коллеги и чиновники. Его обвиняли в отступлении от правил в тюрьмах, которые были, в общем-то, неизбежны: ведь Гааз прежде всего думал о реальных нуждах несчастных людей. В одной из рукописей, принадлежавших перу иностранного подданного, посетившего Москву, красноречиво описывается, насколько Гааз был одинок и непонят. «Доктор Гааз, - пишет он, - один из людей, чьи внешность и одеяние вызывают мысль о чем-то смешном или же, напротив, особо почтенном, чье поведение и разговор до такой степени идут вразрез с взглядами нашего времени, что невольно заставляют подозревать в нем или безумие, или же апостольское призвание, одним словом, по мнению одних, это – помешанный, по мнению других – Божий человек». А в заключение своих наблюдений восклицает: «Вот до какой степени тот, на чьем лбу не напечатан эгоизм, кажется загадочным, причем лучший способ для разгадки его личности состоит в ее оклеветании!»
Одинокая и целомудренная жизнь доктора Гааза, его энергичная деятельность надолго сохранили в нем силы и здоровье. Когда ему было уже за семьдесят, он внезапно заболел карбункулом – гнойно-некротическим воспалением кожи. По свидетельству друзей, он не жаловался на свою болезнь, а продолжал заботиться о бедных, больных, заключенных, оставаясь добродушным и приветливым. Он знал, что приближается смерть, но был невозмутимо спокоен. Буквально за пару недель Федор Петрович угас. Смерть наступила 16 августа 1853 года. Тело доктора не вынесли сразу в католический храм, но многие приходили попрощаться с ним в доме. Около 20 тысяч человек пришли на похороны. На надгробной плите были высечены слова из Евангелия от Луки: «Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдет бодрствующими; истинно говорю вам; он препояшется, и посадит их, и, подходя, станет служить им». Хоронить Федора Гааза пришлось на казенный счет, потому что, как оказалось, все имущество чудака-доктора состояло из нескольких рублей, поношенной одежды и старой мебели. А ведь когда-то у него была и карета, и подмосковное имение, и даже суконная фабрика. От них не осталось и следа – все пошло на благотворительность. Но осталось богатое духовное завещание доктора Гааза: «Спешите делать добро!».
(По материалам книги А. Нежного «Врата милосердия»)
| All the contents on this site are copyrighted . |
«Народы любят ставить памятники своим великим людям,
но дела великого человека суть памятник, поставленный им своему народу».
С.М. Соловьев
Часть 2
Христианин доктор Гааз и Россия
Истинный фанатик добра Гааз был глубоко верующим и церковным человеком, прихожанином католического храма св. Людовика на Малой Лубянке.
Одноко, будучи католиком, именно он добился постройки храма Св. Троицы на Воробьевых горах рядом с пересыльной тюрьмой.
Доктор покупал на свои деньги Евангелия на славянском языке (русского перевода тогда еще не было) и молитвословы для бедняков и заключенных, дружил с православными священниками, пел в церковном хоре и постоянно молился в православных храмах.
Доктор Гааз чрезвычайно сердечно отзывался о русском народе: «В российском народе есть пред всеми другими качествами блистательная добродетель милосердия, готовность и привычка с радостью помогать в изобилии ближнему во всем, в чем тот нуждается»...
Со святителем Филаретом доктора Газа всегда связывали теплые человеческие отношения. Филарет, зная, что Гааз очень любит посещать православные храмы, дарил ему иконы (копии знаменитых московских святынь, в частности Владимирскую икону Божьей Матери) и всегда рассказывал о православии, помогая Гаазу понять православную веру.
На заданный ему вопрос: почему он, немец, католик, не возвращается из России к своим единоверцам и единоплеменникам, доктор Гааз ответил: «Да, я есть немец, но прежде всего я есть христианин. И, значит, для меня „несть эллина, несть иудея...“ Почему я живу здесь? Потому что я люблю, очень люблю многие здешние люди, люблю Москву, люблю Россию и потому, что жить здесь - мой долг. Перед всеми несчастными в больницах, в тюрьмах».
В книге Л. Копелева приведены его слова: «Я не имею смелость рассуждать про историю, про догматы русской церкви, поелику я есть мирянин из другой церкви. Какая правда есть настоящая? Я смею думать, что у Вас, Ваше Высокопревосходительство, есть одна часть правды, у митрополита - есть другая часть. А вся правда есть только у Бога».
Веротерпимость доктора Гааза была уникальной. Этот католик знал все тонкости православной литургии и считал православие сестрой католицизма.
Дух просвещенной терпимости доктора был таков, что давал повод упрекать его в «измене католичеству». Так, профессор Фердинанд Рейс, врач и химик, убежденный лютеранин-евангелист, подшучивал над Федором Петровичем, говоря, что доктор Гааз плохой католик, ибо чаще бывает в православных церквах, чем в католической, и даже сам затеял постройку православной церкви на Воробьевых горах, дружит с русскими священниками, подпевает церковному хору и распространяет русские молитвенники.
Федор Петрович отвечал ему, что считает все расколы христианских церквей крайне досадными, но, скорее, условными, временными и второстепенными явлениями в истории христианства. Поэтому он всегда охотно содействует обращению мусульман и евреев в любую из христианских религий, но огорчается, когда кто-либо переходит из одной христианской церкви, которой принадлежат его родные, близкие, в другую, тоже христианскую.
Доктор Гааз говорил: «... Для меня образ Спасителя свят, где бы он ни был освящен - в Риме, в Кельне или в Москве. И слово Божье истинно и благотворно на всех языках. На латыни оно звучит для меня привычней и поэтому особенно прекрасно, но душе это слово внятно и по-немецки, и по-славянски, и по-русски».
Известен разговор доктора с митрополитом Филаретом о судьбе осужденных. «Вы все говорите о невинно осужденных, Федор Петрович, но таких нет, не бывает. Если уж суд подвергает каре, значит, была на подсудимом вина...
Гааз вскочил и поднял руки к потолку.
Владыко, что Вы говорите?! Вы о Христе забыли.
Вокруг тяжелое, испуганное молчание. Гааз осекся, сел и опустил голову на руки.
Митр. Филарет глядел на него, прищурив и без того узкие глаза, потом склонил голову на несколько секунд.
Нет, Федор Петрович, не так. Я не забыл Христа... Но, когда я сейчас произнес поспешные слова... то Христос обо мне забыл.»
Бескорыстная любовь доктора
Любовь доктора Газа ко всем слабым и беззащитным проявлялась всюду.
Любил доктор Гааз не только людей, но и животных, и с особенной нежностью относился к лошадям, выполнявшим тяжелый труд. Он покупал их на специальном рынке, где продавали уже непригодных, «разбитых» лошадей как «конину» и тихонько ездил на них, а когда они по болезни и старости отказывали окончательно, отпускал их свободно доживать свой век, а сам вновь покупал таких же изношенных, спасая их от ножа и бойни. Часто проголодавшись в дороге, Гааз выходил из своей старомодной коляски и покупал четыре калача - один для себя, другой для кучера и по калачу для каждой лошади. Всю же имевшуюся у него провизию, как и подарки, он всегда отдавал заключенным.
Лев Копелев пишет, что Фридрих-Федор Гааз был душевно и духовно близок русским мастерам слова: Пушкину, Гоголю, Некрасову, Достоевскому, Чехову, Короленко - ведь им всем присущ дух неподдельного сострадания, сочувствия «маленьким людям», униженным и оскорбленным, даже тем, кто совершал преступления.
Один молодой москвич, узнав историю доктора Гааза, сказал: «Да ведь этого добрейшего чудака мог бы придумать Толстой или Достоевский... Я так и вижу его среди персонажей их романов».
Вместе с тем, известно, что помимо великосветских обывателей, чудака Гааза «идейно» осуждал только Лев Толстой - за его личное участие в деятельности тюремных учреждений, противоречащее толстовскому учению мирного неповиновения властям и насильническому государству. Толстой считал, что во имя своих же убеждений и идей Гааз вовсе не должен был работать в тюремном комитете.
Когда Гааз тяжело заболел и арестанты стали просить тюремного священника Орлова отслужить молебен о его здоровье, тот поспешил к митрополиту просить разрешения. Молебен о здравии иноверца не был предусмотрен никакими правилами.
Филарет, не дослушав объяснений священника, воскликнул: «Бог благословил нас молиться за всех живых, и я тебя благословляю! Когда надеешься быть у Федора Петровича с просфорой? Отправляйся с Богом. И я к нему поеду».
После того, как доктор умер, в православных храмах молились за упокой души раба Божьего Федора.
Председатель Петербургского тюремного комитета Лебедев написал работу «Федор Петрович Гааз», в которой он, в частности, утверждает: «Гааз, в двадцать четыре года своей деятельности, успел сделать переворот в нашем тюремном деле. Найдя тюрьмы наши в Москве в состоянии вертепов разврата и уничижения человечества, Гааз не только бросил на эту почву первые семена преобразований, но успел довести до конца некоторые из своих начинаний, и сделал один, и не имея никакой власти, кроме силы убеждения, более, чем после него все комитеты и лица власть имевшие».
А.Ф. Кони пишет «Что может сделать один против среды? - говорят практические мудрецы, ссылаясь на поговорку «Одни в поле не воин». - «Нет!» - отвечает им всей своей личностью Гааз: «И один в поле воин». Вокруг него, в память него соберутся другие, и если он воевал за правду, то сбудутся слова апостола: «Все минется, одна правда останется».Спешите делать добро!
Еще одна сторона деятельности доктора Гааза - книгоиздание. Вместе со святителем Филаретом и английским коммерсантом-благотворителем Арчибальдом Мерилизом было образовано книжное общество, наделявшее книгами заключенных всей России. Издавались Святое Писание, жития святых, а также учебники для детей - азбука, математика и т.д. За свой счет Гааз издал и собственную книжку для детей: «АБВ, о благонравии, о помощи ближнему и неругании бранными словами», которая выдержала множество изданий.
Фёдор Петрович делал все для христианского просвещения россиян, сотни Евангелий, сотни написанных и изданных им «Азбук христианского благонравия», и книжечек «Призыв к женщинам» были розданы им уходившим из Москвы по этапу.
Кроме традиционных способов помощи бедным Гааз пользовался и весьма своеобразными, подбрасывая кошельки, как свт. Николай Мирликийский. Доктор делал это тайно, но несколько раз был узнан по высокому росту (180 см) и старой волчьей шубе, что и позволило зафиксировать этот эпизод в его биографии.
Когда Гааз смертельно заболел, Московский митрополит Филарет приехал его проведать и разрешил нескольким священникам служить в церквах молебны о здравии этого иноверца, а после его смерти разрешил заупокойные службы
Умер Фридрих Иосиф Гааз 16 августа 1853 года. Умер так же спокойно и тихо, как нес свою многотрудную жизнь. Двадцатитысячная толпа провожала гроб его к месту последнего упокоения на кладбище Введенских гор.
После его смерти, в скромной квартирке доктора в Гаазовской больницы, нашли плохую мебель, поношенную одежду, несколько рублей денег, книги и астрономические инструменты; последние были единственной слабостью покойного, и он покупал их, отказывая себе во всем. После тяжелого трудового дня он отдыхал, глядя в телескоп на звезды, не догадываясь, что сам был одной из самых ярких Земных звезд. Единственным оставленным им по себе состоянием была последняя его рукопись о нравственных и религиозных началах его жизни, адресованная Женщине-Матери...
В 1909 году во дворе здания, в котором жил Гааз и где размещалась открытая им больница был установлен памятник доктору работы знаменитого московского скульптора. Н.Андреева - автора старого памятника Гоголю. Скульптор работал безвозмездно из личного уважения к Гаазу
Беспредельно терпимый и неподдельно кроткий, он не испытывал ненависти даже к своим противникам и гонителям. Каждый день в продолжение всей своей жизни, исполненной неустанной напряженной работы, он действенно осуществлял свой девиз: «Спешите делать добро!»
Александр А. Соколовски
Доктор Гааз был глубоко верующим человеком, прихожанином католического храма св. Людовика на Малой Лубянке. Однако именно он добился постройки православного храма св. Троицы на Воробьевых горах рядом с пересыльной тюрьмой.
На свои деньги он покупал Евангелия и молитвословы для бедняков и заключенных, дружил с православными священниками, знал все тонкости православной литургии и считал православие сестрой католицизма.
На вопрос, почему он, немец, католик, не возвращается из России к своим единоверцам, доктор ответил:
«Да, я есть немец, но прежде всего я есть христианин. И, значит, для меня „несть эллина, несть иудея…“ Почему я живу здесь? Потому что я люблю, очень люблю многие здешние люди, люблю Москву, люблю Россию и потому, что жить здесь - мой долг. Перед всеми несчастными в больницах, в тюрьмах».
Военный врач
В качестве главного врача военного госпиталя, Гааз ездил по Северному Кавказу, где открыл, исследовал и подробно описал источники целебных минеральных вод, вокруг которых позднее возникли известные курорты - Железноводск, Пятигорск, Ессентуки и Кисловодск.
Когда армия Наполеона вторглась в Россию, доктор сопровождал русские войска в походах от Москвы до Парижа: оперировал, лечил больных, контуженных, раненых, переводил с французского, беседовал с солдатами и офицерами.
“Возбуждал гнев боящихся благотворением сделать удовольствие”
Положение арестантов в московских тюрьмах в то время было страшным: грязь, сырость, отсутствие нар, переполненные камеры, содержание впроголодь.
Федор Петрович Гааз стал членом и главной движущей силой «Комитета попечительства о тюрьмах». Комитет был учрежден по особому указу императора, в него входил митрополит Московский Филарет.
По воспоминаниям Герцена, «Гааз ездил каждую неделю в этап на Воробьевы горы, когда отправляли ссыльных….В качестве доктора…он ездил осматривать их и всегда привозил с собой корзину всякой всячины, съестных припасов и разных лакомств: грецких орехов, пряников, апельсинов и яблок для женщин. Это возбуждало гнев и негодование благотворительных дам, боящихся благотворением сделать удовольствие».
Разговор об осужденных
Известен разговор доктора с митрополитом Филаретом о судьбе осужденных:
«Вы все говорите о невинно осужденных, Федор Петрович, но таких нет, не бывает. Если уж суд подвергает каре, значит, была на подсудимом вина…
Гааз вскочил и поднял руки к потолку.
Владыко, что Вы говорите?! Вы о Христе забыли.
Вокруг тяжелое, испуганное молчание. Гааз осекся, сел и опустил голову на руки.
Митр. Филарет глядел на него, прищурив и без того узкие глаза, потом склонил голову на несколько секунд.
Нет, Федор Петрович, не так. Я не забыл Христа… Но, когда я сейчас произнес поспешные слова… то Христос обо мне забыл».
Отменил пытки
Гааз сумел добиться отмены так называемого «прута» - по сути орудия пытки, которое использовали для предупреждения побегов идущих по этапу. Прикованные намертво к железному пруту, со стертыми до крови руками, шли больные и здоровые, старики и дети, мужчины и женщины. Тех, кто падал, волокли остальные, мертвых на привале отстегивали, заменяя их живыми. Всем идущим по этапу брили половину головы.
Благодаря Федору Петровичу прут был заменен легкими, кандалами, а в тех губерниях, где прут еще сохранялся, наручники стали обшиваться кожей или сукном. Надев на себя облегченные кандалы, доктор ходил в них по своей комнате вокруг стола, считая круги, пока не «проходил» 5-6 верст. Так он испытывал свое изобретение. Гааз добился отмены поголовного бритья, которое осталось обязательным только для каторжных.
Тюремные больницы
Доктор руководил постройкой новых тюремных больниц, по его настоянию партии ссыльных, приходящих в Москву, оставались в ней на неделю. Он посещал каждую партию не менее четырех раз, обходил все помещения пересылаемых, говорил с ними, расспрашивал о нуждах, осматривал.
Заболевшие отделялись от партии, помещались в открытую Гаазом больницу при пересыльной тюрьме. Нарушая существующие законы, Гааз оставлял даже здоровых арестантов, если заболевал кто-либо из членов его семьи, сопровождающей ссыльного в Сибирь.
Для того, чтобы семьи не разлучались, доктор выкупал крепостных - жен и детей, чтобы они могли сопровождать своих близких.
Целовал больных
Спасая во время эпидемий холерных больных, он, в пример молодым врачам, сам мыл, обертывал и даже целовал зараженных. Этим он хотел доказать, что холера не передается от человека к человеку, что у нее «другие пути».
Он ходил по Москве, беседовал с людьми, учил, как вести себя, чтобы сократить вероятность заражения.
Однажды в больницу привезли крестьянскую девочку, умиравшую от волчанки. Язва на её лице была настолько уродлива и зловонна, что даже родная мать не могла к ней приблизиться. Доктор Гааз ежедневно сидел у ее постели, целовал девочку, читал ей сказки, не отходил, пока она не умерла.
Его считали юродивым, сумасшедшим
Чтобы помогать осужденным, доктор Гааз вникал во все подробности законодательства, писал бесконечные ходатайства, жалобы и требования. Не считаясь с субординацией, он обращался к царю, и к митрополиту, и даже к королю Пруссии (чтобы тот через свою сестру, русскую императрицу, повлиял на царя Николая I в решении вопроса о пруте).
Однажды на приеме у городского главы, после того, как тот строго отчитал его и попытался запретить увеличивать до бесконечности количество мест в тюремной больнице (тех, кто уже не умещался там, доктор устраивал у себя на квартире), Гааз в слезах упал перед ним на колени.
Его считали юродивым, сумасшедшим – доказывая свою правоту, он часто выглядел нелепо - суетился, хватался за голову, размахивал руками.
Молебны и панихиды об иноверце
Когда Гааз тяжело заболел и арестанты стали просить тюремного священника Орлова отслужить молебен о его здоровье, тот поспешил к митрополиту просить разрешения. Молебен о здравии иноверца по правилам служить было нельзя.
Митрополит Филарет, не дослушав объяснений священника, воскликнул: «Бог благословил нас молиться за всех живых, и я тебя благословляю! Когда надеешься быть у Федора Петровича с просфорой? Отправляйся с Богом. И я к нему поеду».
Прощаясь с умирающим, митрополит Филарет сказал: “В тебе исполняется реченное Спасителем: «Блаженны кроткие…Блаженны алчущие и жаждущие правды…Блаженны милостивые…Блаженны чистые сердцем…Блаженны миротворцы…» Укрепись духом, брат мой, Федор Петрович, ты войдешь в Царствие Небесное…”.
Когда его хоронили, более 20 тысяч человек пришли проводить доктора в последний путь. В православных храмах служились панихиды по немцу-католику. А на могильном камне высекли слова: «Спешите делать добро», которым он всегда следовал и которые можно считать его завещанием всем нам.
Звезды доктора Гааза
После его смерти, в скромной квартирке доктора в Гаазовской больницы, нашли плохую мебель, поношенную одежду, несколько рублей денег, книги и астрономические инструменты. Они были единственной слабостью покойного, и он покупал их, отказывая себе во всем. После тяжелого трудового дня он отдыхал, глядя в телескоп на звезды.
Единственным оставленным им по себе состоянием была последняя его рукопись о нравственных и религиозных началах его жизни, адресованная Женщине-Матери.
В 1909 году во дворе здания, в котором жил Гааз и где размещалась открытая им больница, был установлен памятник доктору работы знаменитого московского скульптора. Н.Андреева - автора старого памятника Гоголю. Скульптор работал безвозмездно из личного уважения к Гаазу.
- Врачи прошлого
гааз фёдор петрович
ПУБЛИКАЦИИ О ДОКТОРЕ ГААЗЕ
РАЗРЕШЕНО К ПЕЧАТИ
ИЗДАТЕЛЬСКИМ СОВЕТОМ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
А. Ф. Кони
Федор Петрович Гааз
Печатается по изданию:
А. Ф. Кони. Федор Петрович Гааз.
Биографический очерк. Изд. 3-е. - СПб. 1904.
Текст приводится с незначительными сокращениями, в соответствии с современными нормами орфографии и пунктуации.
CЕСТРИЧЕСТВО
ВО ИМЯ ПРЕПОДОБНОМУЧЕНИЦЫ
ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕЛИЗАВЕТЫ
МОСКВА 2006
Федор Петрович (Фридрих Иозеф) Гааз был живым олицетворением милосердия. Немец и католик, он прожил большую часть жизни (1806–1853) в Москве, в русской православной среде. Врач, приятель ученых, аристократов, многих именитых москвичей, он вначале был преуспевающим состоятельным чиновником - статским советником, но затем посвятил все свои знания и силы, всего себя беднейшим из бедняков: арестантам, нищим, бродягам, униженным и оскорбленным, бесправным, темным, часто преступным. Но для всех - для князей и для каторжан, для профессоров и для беглых крепостных - он был в равной мере заботливым, безотказным врачом; для многих еще и советником, наставником, а для бесправных - заступником.
При этом он ни к кому не относился свысока, как снисходительный, добрый барин, но всем и всегда был братом, взыскательным, но ласковым, пристрастным, но терпимым, неподдельно любящим братом.
Он был христианином не только по убеждениям, по образу мыслей, но и по сердцу, по образу жизни.
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих
» (Иоанн 15, 13).
Доктор Гааз придерживался следующих принципов: а) справедливое, без напрасной жестокости отношение к виновному; б) деятельное сострадание к несчастному; в) призрение больного
.
Друзьями Федора Петровича Гааза были тысячи русских людейи, прежде всего, его больные и его подопечные - «несчастные», как называли тогда в России арестантов. За них он положил свою открытую душу, исполненную братской любви.
Лучше всего ознакомиться с уникальной жизнью доктора Гааза, прочитав широко известный биографический очерк Анатолия Федоровича Кони
ФЕДОР ПЕТРОВИЧ ГААЗ
Биографический очерк А.Ф. Кони повествует о русском докторе и общественном деятеле (1780-1853), известном в народе под именем «святой доктор».
Анатолий Федорович Кони (1844-1927) - известный адвокат, талантливый оратор, видный общественный деятель и писатель. Особое место в жизни Кони занимала его литературная деятельность. В письме к профессору А.И. Садову в июле 1922 года Кони писал: «…Моя вина единственно в том, что я писал всегда любя того, о ком писал, находя, что нужно изображать не преходящие и случайные недостатки человека, а то прочное, глубоко человеческое, что в нем проявлялось или таилось. Теперь смотрят на задачу биографа иначе, откапывая с заднего крыльца всякую житейскую слабость или недостаток и смешивая частную жизнь человека с его общественной, научной и литературной деятельностью… ».
"Выбор доктора Гааза" (Фёдор Гааз)
Предлагаем глубокий с исторической и нравственной точки зрения фильм "ВЫБОР ДОКТОРА ГААЗА"
.
Картина глубоко и увлекательно повествует о жизни легендарного доктора Гааза. Представлены редкие исторические материалы и кадры. Фильм будет интересен и полезен в просветительском плане и послужит немалой лептой в деле духовно-нравственного воспитания не только для молодых специалистов, но и для подрастающего поколения.
Православный фильм рассказ "Доктор Гааз"
О Федоре Ивановиче Гаазе протоиерей Ткачев
Иллюстрации прижизненного издания А.Ф. Кони 1897 г.
Рисунки знаменитой художницы Е.П. Самокиш-Судковской.
Гааз Федор Петрович (наст. имя Фридрих Иосиф) (1780, г. Мюнстерейфель, Южная Германия - 1853, Москва) - врач, общественный деятель. Род. в многодетной и небогатой семье аптекаря, сумевшего дать детям хорошее образование.
Г. учился в католической церковной школе, потом в Иенском ун-те изучал математику и философию, а затем в Венском ун-те окончил курс медицинских наук, специализируясь в глазных болезнях. Успешно вылечив находившегося в Вене рус. вельможу Репнина, Г. по приглашению благодарного пациента отправился с ним и Россию и с 1802 поселился в Москве, быстро приобретя известность и практику. Назначенный в 1807 главным врачом Павловской больницы, Г. в свободное время лечил больных в богадельнях, приютах, за что был награжден Владимирским крестом 4-й степени, к-рым очень гордился. В 1809 - 1810 Г. совершил две поездки на Кавказ, составив описание минеральных вод ("Мое посещение Александровских вод". М., 1811, на французском языке), признанное "первым и лучшим в своем роде". В 1814 Г. был зачислен в действующую рус. армию, был под Парижем, а после окончания заграничного "похода рус. войск вышел в отставку. Г. приехал на родину, успев попрощаться с умиравшим отцом, но его неудержимо тянуло в Россию, к-рую он называл "мое второе отечество". Г. вернулся в Москву, хорошо овладел рус. языком и, занимаясь частной практикой, стал одним из известнейших врачей. В 1825 моек. генерал-губернатор назначил Г. руководителем медицинской конторы, снабжавшей больницы и госпитали медикаментами, но все попытки улучшить работу этого учреждения наталкивались на бюрократические рогатки и Г. был вынужден уйти со службы. Много позже он написал: "До последней степени оскорбительно видеть, сколь много старания прилагается держать букву закона, когда хотят отказать в справедливости!" Возобновленная частная практика позволила Г. приобрести дом в Москве и подмосковное имение с устроенной там суконной фабрикой. Г. вел спокойную жизнь обеспеченного человека: имел великолепный выезд, много читал, переписывался с философом Шеллингом. Жизнь его круто изменилась в 1827, когда он вошел в число членов новоучрежденного "тюремного комитета" и одновременно назначен главным врачом моек. тюрем. Увидев тяжелейшее положение арестантов, Г. нашел смысл жизни в помощи обездоленным, сделав своим девизом слова: "Спешите делать добро!" Г. был убежден, что между преступлением, несчастьем и болезнью есть тесная связь, а поэтому к виновному не нужно применять напрасной жестокости, к несчастному должно проявить сострадание, а больному необходимо призрение. Г. удалось облегчить страдания людей в тюрьмах и на этапе, за что он получил прозвище "святой доктор". В 1848, когда в Москве свирепствовала холера. Г., совершая больничный обход, при всех поцеловал первого появившегося холерного больного в губы, чтобы доказать невозможность заразиться этой болезнью таким способом. До конца жизни Г. доказывал личным примером, что любовью и состраданием можно воскресить то доброе, что сохранилось в озлобленных людях. Ни канцелярское бездушие, ни ироническое отношение сильных мира сего, ни горькие разочарования не остановили этого благородного и честного человека. На благотворительность ушло все его имущество, и когда нужно было его хоронить, то пришлось это сделать за счет полиции. В последний путь Г. провожали до 20 тыс. москвичей всех сословий и состояний.